За последнее десятилетие в Полоцком государственном университете произошло немало важных событий. Одним из них, несомненно, стало усиление профессорско-преподавательского состава ПГУ профессионалом самой высокой пробы – открытым и доброжелательным человеком, заражающим коллег и учеников оптимизмом, целеустремленностью и порядочностью, неординарной личностью, поражающей всех, кто знает его, неукротимой энергией, высочайшей требовательностью к себе и творческим долголетием. Даже краткое перечисление заслуг, званий и прочих «лавров», по праву заслуженных им, достойно отдельной публикации, поэтому просто скажем: у нас в гостях – лауреат премии «Крыніца ведаў» в почетнейшей номинации «Честь и слава университета», глава научной школы в области теории и практики защиты информации, заведующий кафедрой радиоэлектроники Полоцкого государственного университета, доктор технических наук, профессор Владимир Кириллович Железняк!
Корр.: Владимир Кириллович, где Вы родились и кем были Ваши родители?
В.К. Железняк: Я родился 1 февраля 1936 года на Украине в селе Юрковцы Могилев-Подольского района Винницкой области в семье железнодорожника. Не могу сказать, что отец происходил из богатой крестьянской семьи. Своего отца, который погиб в Первую мировую войну, будучи в армии дорожным мастером, он не помнил. Мать его управлялась сама. Была своя земля, сад. Отец окончил четырехгодичную начальную железнодорожную школу в Вапнярке, где учился, например, и будущий генерал армии, командующий 3-м Белорусским фронтом И.Д. Черняховский. По тем временам отец был грамотным человеком. Когда его призвали в Красную Армию, то направили в полк связи, где подготовили как военного связиста.
По возвращении домой в начале 20-х годов его сразу же определили секретарем сельсовета. А председателем стал «двадцатипятитысячник» из Ленинграда, которого в числе других рабочих-коммунистов прислали в деревню вести социалистическое строительство. Было очень неспокойно! К советской власти часть крестьян относилась настороженно, поэтому ленинградец был вынужден даже где-то прятаться. Отца не трогали, а поэтому многие дела ему приходилось решать и за себя, и за председателя. Ему предлагали пойти учиться по партийной линии, но он попросился на железную дорогу. Сначала работал учеником телеграфиста. Поезд же тогда без телеграфа уехать не мог.
Корр.: Так вот откуда у Вас интерес к связи!
В.К. Железняк: Потом отец стал работать дежурным по станции, поступил на заочное отделение Днепропетровского института инженеров железнодорожного транспорта (ДИИТ). Сегодня этот вуз продолжает работать как Днепропетровский национальный университет железнодорожного транспорта имени академика В.А. Лазаряна. Когда пришли немцы, мы уехали в эвакуацию, и институт оканчивать ему пришлось уже после войны.
Отец был коммунист, поэтому его со сменой оставили в последнюю ночь дежурить на станции Бар, которая находилась неподалеку от одноименного города. Нужно было разбирать стрелочные переводы и закапывать все, что можно, чтобы затруднить использование немцами наших железнодорожных коммуникаций. Мать отказалась ехать без отца заранее, поэтому мы эвакуировались на восстановительном поезде. Успели! Через двадцать минут после нашего отправления немцы перерезали ветку на Жмеринку – важный железнодорожный узел. В Жмеринке формировался целый состав для отправки специалистов Винницкой железной дороги в тыл. Отца назначили комендантом поезда.
Видел налеты люфтваффе. Наш поезд охранялся. Все-таки перевозились очень ценные специалисты. Еще Сталин говорил, что кадры, овладевшие техникой, решают все. На паровозе и в хвосте поезда были пулеметы, поэтому вражеские самолеты пытались нас разбомбить, пересекая состав поперек. Поезда шли караваном – интервал между ними был всего пятьдесят метров. Как только начинался налет, звучал специальный предупредительный гудок, все составы останавливались, а люди разбегались кто куда. Мать загоняла нас под нижнюю полку и говорила: «Если бомба упадет, то все погибнем. А если разбежитесь, где я вас потом соберу!» Иногда удавалось выскочить из вагона. Приходилось видеть очумевших от ужаса людей. А где отец был в это время, мы и не видели. Он продолжал работать.
Когда отъехали на 300 километров от линии фронта, мы с мамой выгрузились из состава, так как отец посуточно дежурил со сменой на отдаленной станции. Работа у них была необычная: как только начинался налет на станцию, все могли прятаться, а железнодорожники при возгорании цистерны или детонации боеприпасов должны были расцеплять вагоны, чтобы не пошла «цепная реакция» взрывов, чтобы мог подъехать восстановительный поезд для тушения пожара. Выезжало из Бара трое детей: мои старший и младший братья и я. А по дороге родилась сестра.
Мы попали в эвакуацию на Урал, в Орск. Там еще Тарас Шевченко в крепости служил одно время. Это был важный железнодорожный узел, где за сутки наливали состав или два авиационного бензина. А еще из Владивостока приходили американские грузы по ленд-лизу, и на станции эти составы разгружались.
В самом Орске жить было негде, поэтому нам нашли дом в 100 километрах от города. Мать всю жизнь была домохозяйкой, но в годы войны устроилась чернорабочей в так называемом «Соцгороде». Это был современнейший по тем временам микрорайон, проект которого разрабатывали западноевропейские архитекторы, представители всемирно известной школы Баухауз. Отец продолжал дежурить посуточно на станции в 100 километрах от Орска, и его выходные уходили на переезды и короткий отдых дома.
Корр.: Именно в эвакуации началась Ваша долгая дорога к знаниям?
В.К. Железняк: Да нет! Старший брат ходил в орскую школу. Там же он и жил в интернате. Меня тоже записали, но обуви не было – сидел дома. Зима 1942-го была настолько страшной, что жилые помещения начинались со второго этажа – снега наваливало до середины окна! Ночью по улицам бродили волки и выли, а мы часто были одни. Отец и мать работали. Так вышло, что в первый класс я вообще не ходил. Когда в 1944 году вернулись из эвакуации на родину, то пошел сразу во второй.
Жизнь в военное время была тяжелая! Отец получал 400 граммов хлеба, мать – 250, а нам полагалось всего по 150 граммов. Мама выдавала его маленькими кубиками и строго по часам. С солью и чаем кушали его. Время пройдет, проголодаемся. Сидим и смотрим на часы. А бывало, из-за снежных заносов задерживалась доставка, и хлеб привозили совсем замерзшим. Не важно, главное, чтобы был хоть какой-то хлеб! Неподалеку в поселке жили башкиры. Это были добрые люди! Помню, они угощали нас замерзшим молоком – так его можно было долго хранить зимой. Для нас это было такое лакомство, как для современных детей мороженое! Летом со старшим братом ходили на приток Урала ловить рыбу. Иногда удавалось принести домой щуку, выловленную в тот момент, когда она грелась на мелководье.
На станции, где мы жили, видел, как весной 1944 года вывозили в среднеазиатское изгнание репрессированных чеченцев. В сутки обязательно один эшелон проходил. Мы бегали в горы – собирали дикий чеснок и несли к поезду, где могли обменять его на початок кукурузы. Иногда воду из колодца им носили. А чеченцев настолько строго охраняли, что не в каждый вагон разрешали передать для обмена на что-то съестное, например, на початки кукурузы, воду или дары гор.
Когда отправлялись из эвакуации домой, отца провожала его смена. Ему сказали: «Кирилл Кириллович, нам тебе нечего подарить. Возьми соль!» Дали в дорогу два огромных куска соли. Это же был тогда большой дефицит. Есть людям было нечего, так хоть соль какой-то вкус «пустой» пище придавала. Бросили эти куски на пол под нижнюю полку и поехали. А в Тамбове на вокзале бегали люди и предлагали обменять за стакан соли ведро картошки. Так что мы потом чуть ли не полвагона накормили! Какое это было блаженство!
Корр.: Возвращение домой, несомненно, стало радостным событием для семьи!
В.К. Железняк: Конечно! Но приехали мы на станцию Бар, а она лежит в развалинах. Разрушен дом, в котором жили до войны. Вещи, привезенные с собой, оставили в какой-то кладовке и поехали к бабушке, которая жила в той же Винницкой области. В Жмеринке опять попали под бомбежку. В какой-то огород забежали, спрятались под куст, а немецкие зажигательные бомбы горели так ярко, что было светло почти как днем! Казалось, что пролетающий над тобой вражеский летчик не может не заметить тебя. Накануне в сторону Вапнярки уходил воинский состав. Как отец ни просил взять нас с собой, ему отказали. Потом оказалось, что состав этот разбомбили. Долгое время поезда по этой линии вообще не ходили, но кое-как мы все-таки добрались до места назначения.
Бабушка знала, что мы живы. Мамин брат был в Сталинграде командиром батальона связи (еще один связист!) у Василия Ивановича Чуйкова. Его раз двадцать собирались поставить к стенке. Без проводной связи в обороне было не обойтись, поэтому, как только случались разрывы линии связи, его вызывали и говорили: «Если к такому-то времени связь не будет восстановлена, расстреляем!» Как видите, обошлось! Дядя поехал в Чкалов (сейчас это Оренбург) получать связную технику и разузнал, куда была эвакуирована Винницкая железная дорога. Так он отыскал отца и встретился с ним. Это было для них такое счастье! А когда войска маршала И.С. Конева, стремительно продвигаясь, освобождали Винницкую область, дядя оказался в родных местах, встретился с бабушкой и сообщил ей, что с нами все в порядке.
Когда вернулись в родные места, отец опять пошел работать на станцию. Но вскоре его отправили доучиваться в Днепропетровск. Нам же предоставили жилье на станции, недалеко от бабушки. Жили небогато. Сказывались последствия войны и румынской оккупации. В этих местах стояли как раз румыны, хотя неподалеку, под Винницей располагалась одна из ставок Гитлера – «Вервольф». А такого партизанского движения, как, например, в северной части Украины, там не было.
Корр.: В школу Вы пошли уже на Украине?
В.К. Железняк: Летом с другом гонял на выпас бабушкину корову, а в сентябре пошел сразу во второй класс. Из-за того, что жил на станции, до школы приходилось добираться не пятнадцать, а сорок минут. Тетрадей не было – доставали какие-то огрызки бумаги. Писал только печатными буквами, зато чтение для меня было элементарным занятием. И с арифметикой у нас не было никаких проблем. Мы с братом складывать и вычитать уже хорошо умели. Окончили у бабушки три класса, а потом вернулся с учебы отец. Его отправили работать на станцию Жмеринка-товарная, и мы переехали туда.
Пришел в свою новую школу, а меня не берут. Дело в том, в прежней мне поставили четверку по поведению. Как так вышло? Наш учитель говорил, что на станции живут одни хулиганы. Так своего мнения он не изменил и снизил мою оценку. В конце концов, мой новый директор сказал, чтобы в школу пришли родители. Мать с ним поговорила, и мне все-таки разрешили остаться.
Посадили меня на последнюю парту с каким-то переростком – в годы войны многие ребята просто не имели возможности учиться. Я помогал ему считать – заслужил уважение. Были проблемы на уроке пения. Учительница спрашивает: «Почему не поешь?» Отвечаю: «Я хочу кушать!» 47-ой год – какое мне пение! Никогда не пел и не знал, что это такое. Отправили в угол. Там и простоял до звонка. А на следующем уроке пения не за парту сажусь, а сразу занимаю место в «своем» углу. Когда учительница спросила. Что я там делаю, ответил: «Вы же мне сказали. А я и сегодня петь не буду!»
Но постепенно освоился на новом месте. В пятом классе у меня появились хорошие друзья. Мы ходили на перевалочный пункт ящики сколачивать. Сначала только на этом денежки зарабатывали, а потом и грузчиками устроились. Благодаря такой работе, в овощах-фруктах не нуждались! Хотя в седьмом классе друзья разъехались, мы до сих пор поддерживаем связь. Когда бываю на Украине, встречаемся.
Корр.: Когда Вы открыли в себе интерес к точным наукам?
В.К. Железняк: Это, наверное, случилось еще в пятом классе. Нашей классной руководительницей была Ада Мефодьевна. Вела у нас немецкий язык и українську мову. В нашей семье дома разговаривали по-украински, но все равно, нужно было правила учить, без ошибок писать. Ада Мефодьевна умерла только два года назад. Я каждый год, приезжая на малую родину, заходил к ней, помогал. Муж ее – Василий Иванович Романовский преподавал нам математику. Он воевал, попал в окружение, сумел бежать и сохранить при этом комсомольский билет! Поэтому у наших органов к нему никаких вопросов потом не возникало. Помню, когда уже был студентом в Одессе, и моя преподавательница узнала, кто меня учил математике, сразу же поставила мне пятерку. Они с Романовским учились на одном курсе в Киевском университете.
Уважение к Аде Мефодьевне, а главное – к ее мужу, Василий Иванович был отличный учитель-предметник, наверное, и заставило меня заняться математикой. А в нашей школе был еще и очень сильный физик Максим Васильевич Стахов.
Корр.: Как проходил выбор места для дальнейшего обучения?
В.К. Железняк: Я шел на серебряную медаль. Но в Виннице, куда на проверку высылали работы претендентов на медали, мне поставили третью четверку по украинскому языку. Незадолго до экзаменов повредил руку и из-за этого не успел до конца переписать сочинение на чистовик. Так вышла лишняя четверочка! Но я по этому поводу сильно не расстраивался.
Недалеко от нас располагалась территория пионерского лагеря. А там – спортивные площадки. Гоняли в футбол. Старшие собирались на волейбол – мячи им подавали. Потом и мы стали осваивать этот вид спорта. Так приобщились к спорту. А в 10 классе мы поехали в Шаргород, районный центр. Там в свое время учились знаменитые деятели украинской культуры: поэт Степан Руданский, писатель Михаил Коцюбинский, композитор Николай Леонтович, автор «Щедрика» – всемирно известного рождественского произведения. Мы отправились в райцентр на первенство области по волейболу. Из моей школы в команду пригласили меня одного. Заняли призовое место.
Среди болельщиков на волейбольном турнире был военком, который очень активно переживал за нас! Он обратил на меня внимание как на перспективного призывника. Меня вызвали в Шаргородский городской военный комиссариат и вручили направление в Винницу на военную комиссию с перспективой попасть в летное училище. Прошел всех специалистов кроме офтальмолога. У меня было прекрасное зрение, и я не понимал в чем дело. До конца разобрался со своей проблемой я уже только после института. Мне военком позже предлагал поступать в Ленинградскую военно-медицинскую академию, но я отказался. Медицинское направление меня не привлекало.
Как-то к нам приехал погостить дядя – тот самый, который воевал в Сталинграде. Он оканчивал школу связистов, потом стал начальником районного узла связи где-то на Донбассе, оттуда и в армию пошел. Высшего образования так уже и не получил, но, наверное, хотел, чтобы его мечту реализовал хотя бы племянник. «Куда пойдешь учиться?» – спрашивает. Отвечаю: «Пойду работать на Днепропетровский металлургический комбинат. Там такая красивая форма! Буду сталь плавить». А дядя: «Нет! Будешь связистом, как и я!» Рассказал мне о профессии. Я тут же загорелся этой идеей!
Что касается того, чтобы пойти по отцовским стопам, я видел, насколько тяжела профессия железнодорожника и не торопился туда идти. Папа также не рекомендовал ее. Трудность заключалась не просто в постоянных разъездах и оторванности от дома, жизни семьи на станции, а в огромном грузе ответственности за все, что происходит на железной дороге. За аварии и любые происшествия в те времена очень строго наказывали.
Корр.: Так Вы решили поступать в Одесский электротехнический институт инженеров связи имени А.С. Попова?
В.К. Железняк: Да, я поступил в ОЭИИС на специальность «Радиосвязь». Сегодня этот вуз носит название «Одесская национальная академия связи имени А. С. Попова». Поступать было непросто – высокий конкурс! Существовали отдельные квоты для детей из стран народной демократии, то есть стран, которые приступили к строительству социализма, для детей крайнего севера и нацменьшинств, для детей-сирот (после войны, как понимаете, таких было тоже немало!). Но и набирали большие курсы – два потока по сто пятьдесят человек.
Мы, студенты-связисты, что тоже было немаловажно, получали повышенную стипендию! Государство считало наше направление приоритетным и, естественно, стимулировало интерес к нему со стороны абитуриентов. На первом курсе у меня было 390 рублей, а на пятом – уже 495. По тем временам это была приличная сумма! У отца с его высокой должностью на железной дороге, например, выходило только 380 рублей.
Студентам института выдавалась единообразная форма. Похожую, но с соответствующими знаками отличия, носили и наши преподаватели, а ректор – с генеральскими звездами! Дисциплина в вузе была жесткая. При институте работала военная кафедра, возглавлял которую генерал-майор войск связи.
Корр.: Чем Вам запомнились студенческие годы в Одессе?
В.К. Железняк: Естественно, приходилось много и напряженно учиться. Где-то сам создавал себе дополнительные трудности. Из-за того, что на вступительном экзамене получил четверку по немецкому языку, отказался продолжать его изучение и решил взяться с нуля за английский! Но у меня хватало времени и на общественную работу, и на занятия спортом. Поскольку я был председателем учкома в школе, в институте меня сразу же назначили старостой потока. Уже в первый месяц обучения были соревнования, успешно пробежал кросс – записали в секцию легкой атлетики. Стал выступать за институт. Даже интервью приходилось давать. Делал это и на украинском языке, и на русском. Принимал участие во всесоюзных студенческих соревнованиях. Моим тренером была Нина Михайловна Буянова – чемпионка Союза по стипль-чезу. Легкоатлетическая сборная нашего вуза входила в то время в десятку сильнейших команд спортивного общества «Буревестник» в масштабах всего СССР!
Вскоре после поступления меня избрали в комитет комсомола ответственным за спортивный сектор. Потом стал кандидатом в бюро Ворошиловского райкома комсомола. Возложили на меня немалую общественную нагрузку – отвечал и за сбор членских взносов на двух одесских заводах! В дельнейшем опыт комсомольской работы мне очень помог в организационном плане, с точки зрения общения с людьми.
Корр.: Что Вам дало обучение в ОЭИИС?
В.К. Железняк: Руководителем нашей группы был физик Андрей Иванович Костарев. Теоретическую механику нам читал Нудельман. Заведующим нашей кафедрой физвоспитания был Борис Данилович Фрахтман. Преподаватели относились к нам хорошо, с пониманием.
Все, что было у министерства связи, все, что выпускалось на подчиненных ему заводах, в первую очередь направляли в институты. У ОЭИИС была прекрасная материально-техническая база! Сегодня на кафедре, на факультете я тоже пытаюсь добиться того, чтобы и наши студенты могли получать профессию, работая с самой современной аппаратурой.
У нас были очень интересные практики! Каждая из них была прекрасно продумана и значима для будущих специалистов связи. Нас отправляли и в Москву, и в Ленинград. Мы ездили в приемный центр в подмосковный Бутово. Произвел впечатление передающий центр: мощность аппаратуры, работавшей на Китай, составляла 480 киловатт в эфире! Это была новейшая, сложнейшая по тем временам техника! У нас в Одессе на практике я впервые увидел 5-киловаттный усилитель, работавший 18 часов в сутки.
Учился я отлично, занимался общественной работой, но после четвертого курса чуть было не выгнали. Отправили нас в колхоз. Работаю, а тут мне сообщают, что старший брат приехал – жениться будет. Он к тому времени окончил военную академию и служил в Белорусском военном округе. Моего институтского начальства на выходных в колхозе не оказалось, поэтому свой отъезд согласовал с председателем. Вернулся назад, а меня из ОЭИИС собираются отчислять! Поехал обратно в колхоз за помощью. Там быстро вошли в мое положение. Причем дали не только документ, объясняющий мое отсутствие, но и грамоту за хорошую работу!
Корр.: Куда Вас распределили после окончания института?
В.К. Железняк: Окончил ОЭИИС я в 1958 году. К нам на распределение приехали из Москвы – из Главного управления кадров Министерства обороны СССР, из других серьезных структур. Меня вызвал к себе председатель парткома института и поинтересовался, куда бы хотел попасть я. Спросил его совета, и он, сам связист, порекомендовал мне Главное ракетно-артиллерийское управление МО. Так вместе с некоторыми однокурсниками я попал в закрытый ЦНИИ-108, который занимался средствами радиоэлектронной защиты авиации ВВС, объектов ВМФ, организацией специализированных разрабатывающих и промышленных предприятий. Институт был создан по предложению академика Акселя Ивановича Берга, который в свое время убедил Сталина в необходимости создания Совета по радиолокации. Благодаря А.И. Бергу началось стремительное развитие радиолокационной промышленности, вокруг которой были сконцентрированы мощные научные, конструкторские и инженерно-технические силы Советского Союза.
Приехали на работу. Я сразу же провел «разведку боем»: прошел по корпусам, узнал, кто и чем занимается. Нас всех собрали и объявили: «Все пойдете в конструкторский отдел». А я прямо и говорю: «Вы знаете, я хотел бы работать в другом месте!» – «А куда ты хочешь пойти?» Знаю уже, что у них есть лаборатория приемных устройств, но прямо об этом не говорю. Отвечаю, что тема моего диплома – «Телевизионные и радиорелейные приемники для передачи информации на расстоянии 5000 километров», что хотел бы продолжить работу по этой тематике. Поняли, говорят: «Хорошо! Придешь завтра в такое-то время!» Устроили мне экзамен. Расспрашивали о шумах, как с ними бороться, в чем особенности телевизионных шумов. На все их вопросы в той или иной степени я ответил и к зависти других попал в лабораторию приемных устройств.
Корр.: Чем Вы там занимались?
В.К. Железняк: Я работал над приемником защиты хвоста самолета. На самолетах есть такая система: как только на борту принят сигнал, что противником зафиксирован наш самолет, сразу же дается ответная радиопомеха. В результате противник не может определить дальность, направление движение, скорость и другие параметры летательного аппарата. Он видит хаотические точки (может засветиться и весь экран) и, таким образом, теряет цель.
Радисты тогда были в большом дефиците, потому что в нас нуждались и космос, и ракетные войска, и авиация. Мы были нужны повсюду, где имелась сложная электроника или радиолокационная техника. Когда завершили работу по «самолетной» теме, приступили к космическому проекту. Тема К-8 касалась пассивного приема сигналов. Например, на корабле есть радиолокатор. По морю идет американская армада – нужно принять их сигналы, по которым из космоса можно определить направление их движения, другие параметры, а затем передать эту информацию на землю. К-8 оказалась настолько удачной, что в «Можайке» – Военно-космической академии имени А.Ф. Можайского – ее изучали потом еще 25 лет!
Корр.: Что это первое рабочее место дало Вашему дальнейшему профессиональному развитию?
В.К. Железняк: Именно там, в рамках темы К-8, были выполнены мои первые разработки – на лампах типа «Дробь» и полупроводниковых приборах. Принимал участие в проекте «Кортик» – это тоже космическая тематика.
Основные режимы работы нашей системы нужно было проверить в деле – на самолете. Меня вызвали в Кратово (это рядом с Жуковским) в поликлинику Министерства авиационной промышленности, где должен был пройти комиссию. Моего напарника, здорового парня – майора Поскребышева – забраковали из-за плоскостопия. Я же прошел лечебно-экспертную комиссию по летно-технической норме, и это позволило в дальнейшем выполнять программу летных испытаний аппаратуры. Правда, у меня обнаружили ослабленное цветоощущение: неправильно воспринимаю зеленый цвет. С тех пор я знаю, почему мне в свое время не удалось попасть в военное летное училище. У нас, наверное, с младшим братом наследственная проблема.
Леонид сначала не поступил в академию электрификации сельского хозяйства. Взяли его в Киевский геологоразведочный техникум. Окончил его с отличием. Пошел в Московский геологоразведочный институт имени С. Орджоникидзе, проучился там два года. Но и у брата обнаружилось ослабленное цветоощущение. Для геолога восприятие цвета имеет огромное значение. Пришлось менять специальность! Пока брат был на практике, мы с матерью решили устроить его судьбу. Я как раз после института в составе большой группы работал на полигоне под Москвой. Забрал его документы из института и по совету мамы отнес их на факультет приборостроения Московского высшего технического училища имени Н.Э. Баумана. Вернулся брат с практики, а, оказывается, он – студент другого вуза и ему нужно досдавать шесть предметов! Леонид был, конечно, возмущен, но до драки не дошло!
Корр.: В конце концов, Ваш брат остался доволен тем, как Вы изменили его жизнь?
В.К. Железняк: Да, у него все сложилось хорошо! Сегодня Леонид Кириллович Железняк – морской гравиметрист, лауреат Госпремии СССР и премии Правительства России, доктор технических наук, главный научный сотрудник Института физики Земли им. О.Ю. Шмидта Российской академии наук.
Корр.: Так получилось, что Вы сыграли заметную роль в научной судьбе младшего брата!
В.К. Железняк: Я защитился раньше Леонида, а его научный руководитель был не доволен выводами, которые брат предложил в рукописи своей кандидатской диссертации. Как-то заехал к Леониду погостить и практически сходу продиктовал ему, как эти выводы вижу я. Просто озарение какое-то на меня нашло! Мои предложения ему помогли!
Корр.: Вы долго проработали в ЦНИИ-108?
В.К.Железняк: Четыре года. А потом меня перевели в Киев, где несколькими годами ранее, в 1959-ом, организовали НИИ-110. Это было головное предприятие по созданию и изготовлению опытных образцов технических средств магнитной записи и воспроизведения сигналов различных видов информации.
Сначала пришлось заняться малокадровым телевидением. Сказали: «Вот сделай это, тогда мы на тебя посмотрим!» Надо было на месте доказывать свою профессиональную состоятельность. Что такое малокадровое телевидение? Когда, например, позже с Марса «сбрасывали» изображение, то на один кадр уходило 600 секунд. Каждая строка картинки передавалась очень медленно. В малокадровом изображении ỳже полоса, а значит, меньше помех, для его передачи требуется меньше энергии. При передаче визуальной информации с другой планеты все это имеет важнейшее значение. Я обнаружил проблему, в которой не удалось разобраться моему предшественнику, и успешно решил поставленную задачу.
Наш институт должен был разработать для космоса магнитофон, который бы записывал информацию для последующей расшифровки на Земле. Меня в Одессе учили и радиовещанию. В годы студенчества думал: «Зачем мне оно нужно!?». Пригодилось! А в ОЭИИС нам же еще и технологию металлов читали, и сопромат, и теорию машин и механизмов. И все это на радиофакультете! Год поработал в должности старшего инженера, потом стал ведущим инженером этой разработки, а еще чуть позже возглавил сектор. У нас была лаборатория питания, лаборатория усилителей, лаборатория магнитных головок. Приходилось решать множество очень сложных научно-технических задач, например, как изготовить «плавающую» головку, которая бы успешно выполняла свои функции и не царапала барабан. Особенность магнитной записи заключалась в том, что на ленту записывалась и речь, и видео, и данные, по промежуточной частоте – радиосигналы. И в каждом случае были свои особенности. Магнитная лента для космической аппаратуры принципиально отличалась от той, что предназначалась для наземной бытовой техники.
В нашем большом коллективе было у кого поучиться! Все наши сотрудники были одержимые научно-техническим творчеством люди! Особо благодарен возможности поработать рядом с Борисом Вениаминовичем Левиным!
Корр.: А когда у Вас возникла потребность в поступлении в аспирантуру?
В.К. Железняк: Появился новый научно-исследовательский институт. Возникла необходимость организовывать новые службы, новые направления. В процессе разработки нашего изделия был разработан и утвержден в министерстве стандарт. Были произведены расчеты и написаны соответствующие статьи. Кроме того, когда ты работаешь над закрытой тематикой, то пишешь один отчет, второй, третий. Для каждой опытно-конструкторской разработки требовалось научное обоснование. Ситуация в мире в то время была не простая, нам повторяли: «Янки могут, а мы что – нет?!» Научно-техническая составляющая была неотъемлемой частью нашей конструкторской работы. У меня уже был серьезный научный задел, наработки.
И вот когда мы отвезли на полигон в Ленинград макет изделия и получили там хорошие результаты, директор нашего института сказал мне в телефонном разговоре: «Приедешь, будем говорить об аспирантуре!»
На «24 ящике», в закрытом институте, на основе которого был создан НИИ-110, была своя аспирантура, где я и отучился заочно, без отрыва от производства. У меня был разработанный и внедренный стандарт, подтвержденный аппаратурой. Военпреды подписали мне положительные отзывы. Мне оставалось только обобщить полученные результаты в автореферате.
Защитился я в 1970 году в радиотехническом совете Ордена Ленина Киевского политехнического имени 50-летия Советской власти института (КПИ). Тема моей диссертации – «Измерение нелинейных искажений в аппаратуре магнитной записи». Председателем совета был декан радиотехнического факультета, доктор технических наук, профессор Владимир Васильевич Огиевский, под руководством которого была создана первая в Украинской ССР и третья в Советском Союзе радиовещательная станция. Благодаря В.В. Огиевскому Киевский политехнический институт высоко котировался в СССР и занимает ведущие позиции в рейтинге лучших вузов современной Украины. Моим научным руководителем был профессор КПИ Марк Владимирович Лауфер. Мы согласовали с ним тему, потом я приносил ему статьи – он что-то поправлял. Диссертация была для служебного пользования, поэтому мою научную степень кандидата технических наук утвердили достаточно быстро – уже через полгода.
Корр.: Что Вам дало присуждение степени кандидата наук?
В.К. Железняк: Я защищался, когда был начальником отдела, в состав которого входили три лаборатории и конструкторское бюро. Под моим началом трудились 80 человек. Для руководителя научная степень имела значение! Но, самое главное, подготовка и защита диссертации позволили систематизировать накопленные знания. Сейчас слышишь о российских проблемах: эмбарго, эмбарго, эмбарго… А мы в то время чихали на американское эмбарго и делали все сами! А ведь нужно было не просто разработать и произвести изделие, но и сделать соответствующую измерительную аппаратуру для завода производителя.
Корр.: Вы долго проработали в Киеве?
В.К. Железняк: 25 лет. Главная особенность этого этапа: куда бы меня ни бросали, везде начинал практически с нуля, но доводил дело до логического завершения, а как только задача выполнялась, меня ставили на другое важное направление. Работа в Киеве меня очень обогатила профессионально, а для моего развития как руководителя большую роль сыграл наш генеральный директор, которого я считаю своим учителем. Среди прочего он научил меня беречь время!
В 1983 году в наше объединение как заместитель гендиректора пришел полковник Виталий Михайлович Жолобов – космонавт, Герой Советского Союза. Я был назначен командиром разведгруппы по гражданской обороне, созданной в рамках моей лаборатории. Мы проводили и химическую, и биологическую, и радиационную разведку. Да, приходилась и таким заниматься. Кто знал, что этот опыт пригодится уже в самое ближайшее время!
В апреле 1986 года случилась Чернобыльская трагедия. Нам пришлось поработать и на этом направлении. Помогли и учения по гражданской обороне, которые были проведены в 1985 году. В Припяти, городе атомщиков, находился завод, который входил в состав нашего объединения и выполнял «народнохозяйственные планы» – производил аппаратуру для отправки в Афганистан. Невзирая на создавшиеся после аварии условия (сначала туда отправлялся младший командный состав – военнослужащие, у которых было, как минимум двое детей), в срочном порядке с припятского предприятия вывозили станки, оборудование, заготовки, решали вопросы с людьми, которые выполняли эти задачи. Работы было очень много! Нам нужно было заниматься дезактивацией. Причем это не должно было сказаться на выполнении нами своей основной нагрузки в объединении. Справлялись!
Корр.: Почему Вы приняли решение покинуть Киев и переехать в Ленинград?
В.К. Железняк: Это как раз произошло после Чернобыля. Мне посоветовали уехать из Киева. И, кроме того, в Ленинграде нужно было оформить пакет нормативных документов по речевой акустике. Так я стал работать во Всесоюзном научно-исследовательском институте радиовещательного приема и акустики им. А.С. Попова (ВНИИРПА), где был отдел защиты информации.
В Киеве работа была более разноплановой, поэтому на новом месте, в Ленинграде, с особыми трудностями сталкиваться не приходилось. Хотя были очень ответственные задания. Вскоре после прихода в институт, например, мне как начальнику сектора пришлось принимать участие в оснащении, а именно доработке и доведении, правительственного Ил-76. Успешное выполнение в краткие сроки важного поручения позволило мне вне всякого конкурса получить назначение начальником отдела, в состав которого входили две лаборатории. В конце концов, в Ленинграде я вырос в директора Федерального государственного унитарного предприятия «Государственное научно-производственное предприятие “Информакустика”» и семнадцать лет руководил им.
Корр.: Наверное, в Ленинграде и началась Ваша педагогическая деятельность?
В.К. Железняк: Мой педагогический стаж уже превышает тридцать лет. В Киеве к нам присылали студентов политехнического института на практику. Были у нас студенты-практиканты и в Ленинграде. Мы, естественно, не посвящали их в какие-то детали наших важнейших тем, но работали с ребятами, помогая постигать тонкости профессии.
Потом меня пригласили на кафедру телевизионных и электромагнитных систем Ленинградского института авиационного приборостроения (ЛИАП). Как раз в этом подразделении в свое время трудились родоначальники советского телевидения. Работая в ЛИАП, я получил научное звание профессора. В 1992 году институт был преобразован в Государственную академию аэрокосмического приборостроения (ГААП), а в 1998 году – в Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения (ГУАП).
Буквально через год после защиты докторской, то есть в 2000-ом, меня пригласили в диссертационный совет при Военной академии связи имени Маршала Советского Союза С.М. Буденного. Какое-то время на ее 6-ой кафедре довелось преподавать самому. Когда я уже собирался уезжать из Санкт-Петербурга, на кафедре преподавали 23 доктора наук, порядка 40 кандидатов и только 1 аспирант! Организация учебного процесса была там совершенно другой! Например, если ты читаешь лекции, то обязательно работаешь с ассистентом, который заблаговременно готовит необходимую аппаратуру, а в ходе занятия помогает лектору. Наглядность, что очень важно, находилась на очень высоком уровне! Кстати, в Военной академии связи учился и Сергей Васильевич Мальцев, который долгое время работал в ПГУ и много сделал для развития нашего радиотехнического факультета.
Когда я еще работал в ВНИИРПА, ко мне обратились из Военно-космической Краснознаменной академии имени А.Ф. Можайского с просьбой быть соруководителем адъюнкта, то есть военного аналога аспиранта. Нам предстояло решить вопросы, связанные с акустическими сигналами. Научным руководителем адъюнкта был академик Российской академии естественных наук, доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники СССР, заслуженный изобретатель РФ - Владимир Феликсович Комарович. Впоследствии он стал моим научным консультантом. В качестве соруководителя пришлось поработать и в Военной академии связи. Одного научного руководителя послали в Чечню (ему нужно было отслужить там год для получения звания генерала), а поэтому в помощь адъюнкту пригласили меня.
Так я и начал осуществлять научное руководство. Еще в Санкт-Петербурге у меня защитились четыре кандидата. Был научным консультантом одного доктора наук. В свое время он окончил академию Можайского и уже в качестве докторанта привез свою диссертацию в Совет. Там посмотрели и сказали: «Нет!» Мол, раз мы этого не знаем, то и быть этого не может! Пришлось доказывать!
Корр.: У Вас уже была любимая работа, Вы имели множество заслуг. Что Вас подтолкнуло к мысли защитить докторскую?
В.К. Железняк: Это был совершенно естественный процесс! Все начиналось с того, что я защитил кандидатскую диссертацию. Потом был большой перерыв, связанный с большой загруженностью по основному месту работы. Да еще, к тому же, пришла перестройка, которая нанесла тяжелый удар по советской науке.
Но я продолжал работать над новой интересной тематикой. Занимался методикой оценки каналов утечки информации, размышлял над тем, как их закрыть в различных условиях. Материал накапливался, регулярно появлялись публикации. Подготовка диссертации снова затягивалась. Работа! В Ленинграде я семнадцать лет руководил предприятием и только три раза был в отпуске! В.Ф. Комарович, тем не менее, настойчиво советовал мне активно заняться докторской. В сжатые сроки удалось подготовить диссертацию по теме «Теория и практика защиты речевой информации в каналах утечки информации». Я продемонстрировал аппаратуру, которая к тому времени уже была опробована и запущена в мелкосерийное производство. Мы, например, поставляли ее в НИИГАИК – Новосибирский институт инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Защита прошла успешно: все тринадцать экспертов поддержали меня.
Корр.: Вы проработали в Ленинграде (Санкт-Петербурге) двадцать один год. Что Вас заставило принять решение о смене места жительства и работы, о переезде в Республику Беларусь?
В.К. Железняк: Я работал на стратегическом предприятии, которое входило в список, утвержденный Президентом Российской Федерации. А раз так: исполнилось 70 лет, и попросили перейти на должность замдиректора по науке. Директором назначили «мальчика», с которым я не захотел работать. Жена предложила поехать в Новополоцк. Сама она родом из Беларуси, а в этом городе жили ее двоюродные сестры по материнской линии. Долго не думали. Я ехал сюда даже, не зная, что здесь есть университет!
Корр.: Тогда и случилась Ваша судьбоносная встреча с заведующим кафедрой химической техники ПГУ профессором Г.Н. Абаевым!
В.К. Железняк: Да! Я собрал большую библиотеку – где-то на пять тысяч томов. Перед отъездом в Беларусь еще и дополнительно стал скупать интересующую меня литературу. Книги в обычный вагон не загрузишь, жена решила забрать с собой цветы. Брали билет в спальный вагон, поскольку в нем больше места. В купе познакомился с человеком, который, наверное, принял меня за спекулянта. Я же был весь увешан тяжелыми сумками! Разговорились, познакомились. Это был профессор Абаев. Генрих Николаевич рассказал об университете, пообещал представить ректору.
Корр.: Так что въезжали в Новополоцк Вы уже практически в качестве профессора ПГУ!
В.К. Железняк: Вскоре я встретился с Дмитрием Николаевичем Лазовским, затем с заведующим кафедрой радиоэлектроники Сергеем Васильевичем Мальцевым и заведующим кафедрой конструирования и технологии радиоэлектронных средств Юрием Геннадьевичем Грозбергом. Пошел работать на кафедру к Сергею Васильевичу.
С местом работы все решилось очень быстро. А вот за звание профессора пришлось еще повоевать! Нужно было уладить ряд формальностей. Если с моими кандидатскими документами все прошло очень гладко – диплом был выдан еще в Советском Союзе, то докторские и профессорские дипломы у меня были уже российские, и потребовалась их нострификация. Ситуацию усложняло и то, что моя диссертация была закрытой. Но понемногу и эти бюрократические проблемы были решены.
Корр.: С чего Вы начинали преподавание в ПГУ?
В.К. Железняк: Василий Васильевич Булах, первый проректор, показал мне мой кабинет. У меня еще оставался целый месяц до занятий – сидел, готовился. Мне предложили читать метрологию. Счел нужным преподавать ее немного иначе, чем это делалось здесь до меня. Еще в Ленинграде, когда разрабатывали аппаратуру, я очень плотно работал с Всесоюзным научно-исследовательским институтом метрологии имени Д.И. Менделеева (ВНИИМ). Кроме того, в Москве я окончил институт повышения квалификации в области метрологии. У меня был огромный опыт! В рамках лекционного курса «Метрология» в ПГУ я начал с самого важного: с законов, с получения и обработки результатов. Объяснял, как добиться того, чтобы полученные результаты подчинялись закону Гаусса. А уж как нужно «крутить ручку» молодежь, люди умные, сами способны догадаться! С самого начала стал читать курсы «Безопасность и защита информации» и «Теоретические основы обработки результатов опытов». А уже в 2014 году, после смерти С.В. Мальцева, мне было предложено возглавить кафедру радиоэлектроники.
Кроме того, как только я приехал в Беларусь, меня каким-то образом вычислили в Минске и «призвали» в НИИ ТЗИ – Научно-исследовательский институт технической защиты информации. До моего приезда в Беларусь в НИИ ТЗИ работали над проектом три года. Их соисполнителем был Белорусский государственный университет информатики и радиоэлектроники. Оставался один год, а проект не был готов. Представьте, каково было! Приходишь на новое место, никого не знаешь, подходы к разработке и оформлению совершенно другие, времени в обрез! Но развернули активную работу и выполнили задачу.
Корр.: Кроме того, Вы начали работу с нашими аспирантами, которая вылилась в формирование научной школы в области теории и практики защиты информации, безопасности информации.
В.К. Железняк: Вскоре после приезда в Новополоцк ко мне подошел Михаил Львович Хейфец, тогда он был проректором по научной работе, пригласил к себе. Посидели у него немного, пообщались, выпили чаю. Михаил Львович пообещал оказывать всяческое содействие по моей научной работе.
Когда начался учебный год, позвонил М.Л. Хейфец и, выполняя просьбу Д.Н. Лазовского, предложил мне взять в качестве научного руководителя магистранта. Им оказался Константин Яковлевич Раханов. А еще через две недели Михаил Львович сообщил, что есть недобор в аспирантуру и нужно, чтобы К.Я. Раханов учился именно как аспирант. Было непросто, но мы с М.Л. Хейфецом все-таки уговорили Костю согласиться с предложенным вариантом.
Когда уже отмечали успешную защиту, жена Константина Яковлевича призналась: «Костя четыре раза бросал аспирантуру!» Сам он, конечно, не говорил об этом, но было видно, что ему приходилось трудно: нехватка времени, необходимость решения бытовых вопросов для семьи и так далее! Но Константин Яковлевич – молодец! Справился!
Корр.: А кто были Ваши следующие аспиранты?
В.К. Железняк: Сначала моим магистрантом, а затем и аспирантом был Денис Сергеевич Рябенко. Денис Сергеевич тоже стал заниматься проблемами защиты информации. Вскоре ко мне подошел и Александр Валерьевич Барков: «Хочу заниматься телевидением!» Я поинтересовался: «А что ты знаешь о телевидении?» Он прямо и ответил: «Ничего!»
Это было очень неожиданное предложение. Я не слышал, чтобы кто-то в нашем университете занимался телевидением. «Ладно, – думаю, – телевидением, так телевидением!» Нужно сказать, что Александр Валерьевич оказался моим самым подготовленным и самым собранным аспирантом! Он все-таки окончил университет с красным дипломом. Как бы то ни было, и Д.С. Рябенко, и А.В. Барков успешно окончили аспирантуру и защитились!
Все трое – Константин Яковлевич, Денис Сергеевич, Александр Валерьевич – получали за свою научную деятельность областную награду как лучшие молодые ученые! Даже не сомневаюсь в том, что и моя четвертая аспирантка, Ирина Брониславовна Бураченок, была бы отмечена таким же образом. Но она не вписалась в формальные возрастные рамки. В свое время И.Б. Бураченок окончила наш радиотехнический факультет, но по специальности «Конструирование и технология радиоэлектронных средств», поэтому в процессе работы над диссертацией ей еще и пришлось немного переучиваться. В этом нам помог А.В. Барков. Нужно отдеть должное Ирине Брониславовне! Ее трудолюбие было вознаграждено сполна: в уходящем 2017-ом году она защитила кандидатскую диссертацию!
Хотелось бы отметить всех моих аспирантов! Темы, над которыми они работали, для всех оказались новыми. Техническую защиту информации мои подопечные практически не изучали. Речевой сигнал тоже. А ведь для того, чтобы заниматься утечками, нужно знать поля! В этой тематике и метрология особенная. Это же слабый сигнал в шумах высокого уровня!
На сегодняшний день Денис Сергеевич Рябенко – докторант! Но он – офицер погранвойск. А это служба! И ему, и мне, его научному консультанту, понадобится адское терпение, чтобы упорно работать и идти до конца.
Корр.: Есть ли на подходе новые защиты кандидатских диссертаций?
В.К. Железняк: Уже достаточно давно окончил аспирантуру Михаил Михайлович Иванов. Но его специальность – это, в сущности, геология. Он разрабатывает широкополосный приемник – нелинейный локатор. Хотели оценивать качество металла. Любое изменение, например, ржавчина, обладает полупроводниковым эффектом, который в свою очередь создает нелинейность. Михаил Михайлович идет своим путем. Он пишет диссертацию и у нас на кафедре на 0,25 ставки ведет. А ведь есть еще и основная работа. Ему не хватает времени.
Похожая тема, но со своей спецификой, и у Валерия Михайловича Черткова. Еще в 2012 году он окончил аспирантуру. У него довольно узкая специальность – программирование микропроцессорных устройств. В этой области Валерий Михайлович чувствует себя свободно. Вряд ли в университете кто-то разбирается в этом больше его, и, кажется, он уже вышел на финишную прямую. Не так давно прошел предзащиту в Белорусском государственном университете, а сейчас его работа проходит экспертизу. Наш ректор поставил Валерию Михайловичу задачу до конца года представить работу в диссертационный совет.
Корр.: За три десятка лет преподавания перед Вами прошли несколько студенческих поколений. Как Вам нынешние студенты ПГУ?
В.К. Железняк: Везде студенты одинаковые! И не так важно, откуда они. Пусть даже и из Туркменистана! Все зависит от того, как с ними заниматься! Вы же видите, ко мне заходят ребята – работают! Сначала у них, как правило, ничего не получается, но постепенно они втягиваются в работу, и появляется желание добиться научного результата. Главное – ставить перед людьми интересные задачи!
Ребят нужно правильно мотивировать, чтобы они учились не для диплома или выгодного трудоустройства, а для получения прочных знаний. Сейчас, правда, они уже стали все больше понимать, что для приема на хорошую работу нужно доказать свои знания, умения и навыки во время практики или испытательного срока.
Еще одна проблема – дефицит времени для обучения студентов. Одно дело, пять лет изучать экономику капитализма. Тут, наверное, столько и не надо. Другое дело, осваивать инженерные специальности! Я, например, учился в институте шесть лет. Какие мы в процессе обучения прошли практики! Без них же никуда! Сейчас понемногу оживает завод «Измеритель», который переключился на электронику для автомобилестроения и тракторостроения. Но как тут можно вписать настоящую практику в восемь семестров!
Корр.: Владимир Кириллович, что бы Вам хотелось пожелать нашему университету?
В.К. Железняк: Я, наверное, скажу немного сумбурно и пафосно. Когда я появился здесь, то искренне сказал, что университет мне понравился. Было видно, что он не стоит на месте и движется в правильном направлении!
Очень многое в жизни любого учреждения и его коллектива зависит от руководителя. Знаю, что Эрнст Михайлович Бабенко много хорошего заложил в фундамент нашего вуза – сначала самостоятельного института, а потом и университета. Вижу, что Дмитрий Николаевич не отказался от наследия своего предшественника, а глядя вперед и работая на перспективу, старается сделать ПГУ настоящим университетом XXI века. Именно ему, например, принадлежит идея развития на нашем радиотехническом факультете такого направления, как робототехника.
Но для реализации этой и любых других смелых идей Дмитрию Николаевичу нужна более активная и всесторонняя поддержка как со стороны его непосредственных помощников, проректоров, так и всего коллектива университета. Я вижу, что многие его предложения встречают такую реакцию: «А я бы сделал(а) так!» Но чтобы судить о решениях руководителя, нужно хотя бы попытаться поставить себя на его место и, кроме того, обладать всей полнотой информации, на основании которой они принимаются. Иначе, любые подобные замечания будут просто смехотворны!
Единство всего коллектива нашего университета и его слаженная работа по достижению поставленных целей поможет также изменить странное отношение к нам со стороны многих столичных руководителей, которые могут прямо сказать тебе в лицо: «Ты приехал из провинции!» Пусть сами почаще бывают у нас и поинтересуются, какая тут «провинция»! Нужно их на наш юридический факультет свозить и показать, как должен выглядеть и как должен работать современный университет. А, извините, на таком высочайшем уровне провести научно-практическую конференцию Союзного Государства «Комплексная защита информации», да и что тут, скромничать, просто получить право на ее проведение, как это сделали мы, по силам далеко не каждому столичному вузу!
Сегодня мы живем в переломный момент. Возлагать и дальше надежды на дорогую нефть нельзя! Ее век как главного энергетического продукта скоро закончится. Нужно думать, как использовать этот продукт «по Менделееву». Дмитрий Иванович еще более 100 лет тому назад говорил, что сжигать уголь и нефть – нерационально! Университету следует поработать и в этом направлении. А главное, не стоять на месте и выходить на новый уровень по всем направлениям. Вот тогда все у нас получится!
Беседовал Владимир Филипенко