В начале сентября 2018 года свой 75-летний юбилей отметил один из старейших работников Полоцкого государственного университета – кандидат химических наук, доцент кафедры технологии и оборудования переработки нефти и газа Сергей Федорович Якубовский.
Поздравления от всей души никогда не бывают запоздалыми, а искренние пожелания крепкого здоровья, семейного благополучия и творческого долголетия – лишними. Желаем дорогому Сергею Федоровичу всего самого наилучшего, а вам, уважаемые читатели, – приятного знакомства с увлекательной биографией замечательного человека, преданного науке ученого и талантливого педагога, отдавшего 48 (!!!) лет своей жизни Полоцкому государственному университету!
Корр.: Сергей Федорович, расскажите, пожалуйста, как прошло Ваше детство, кем были Ваши родители?
С.Ф. Якубовский: Родился я на Минщине, в деревне Корма Узденского района. Это 34-й километр по Слуцкому шоссе. Точной даты своего рождения не знаю. Мой старший брат, Валентин, вспоминал: «Ты родился, когда мы копали картошку». А мама говорила так: «Ты родился, когда наши еще не пришли». То есть было это в 1943 году, во время немецкой оккупации. Освободили нас только летом 1944-ого.
Рассказывали, что я болел золотухой: лицо покрылось коркой из болячек, которые очень беспокоили меня. Помогли немцы. Ближайшие партизаны были в километрах 10-15, поэтому отношение к мирному населению со стороны оккупантов было спокойным. Говорили даже, что эти немцы были порядочными людьми. Мама пошла в соседнюю деревню, где стоял их гарнизон, и нашла доктора. «О, муттер, муттер! Киндер кранк! Киндер кранк», – все, что она запомнила из его слов. Доктор дал ей бутылочку с каким-то лекарством. Не знаю, что это было: то ли антибиотики, то ли какой-то сульфамидный препарат. Мама растворила этот порошок в воде, начала обрабатывать полученным раствором болячки и вылечила меня.
Свидетельство о моем рождении выдали только через семнадцать месяцев – 15 февраля 1945 года. Мне написали там «10 сентября». Просто в этот же день, но в 1894-м – в год вступления Николая ІІ на престол, родился отец. Потом оказалось, что 10 сентября 1918 года появился на свет и мой научный руководитель в аспирантуре – Всеволод Михайлович Резников. Получилось, что я ровно на 25 лет моложе его. Открылось это совершенно случайно: шеф праздновал свой 50-летий юбилей, а я как раз был его аспирантом.
Мой отец, Федор Игнатьевич Якубовский, участвовал в Первой мировой войне. Получил осколочную рану бедра. Осколок решили не извлекать: пока появилась возможность (какая тогда медицина была!) он закапсулировался. Так отец с ним и прожил всю жизнь. О войне он никогда не рассказывал.
Долгое время не знали мы ничего о еще одной любопытной страничке его биографии. Оказалось, что в годы Гражданской войны он принимал участие в Тамбовском восстании против советской власти, или, как раньше его называли, Тамбовском бунте. Выплыл этот факт только тогда, когда мой старший брат решил вступать в коммунистическую партию. Ему сообщили это, как говорится, «компетентные органы».
Советская власть жестоко расправилась с повстанцами. Нет ничего удивительного в том, что отец по возвращении домой, первым вступил в колхоз. Он понимал, что большевики не шутят. Так в колхозе потом всю жизнь и проработал.
В Великую Отечественную он не воевал. Во-первых, немцы очень быстро пришли на Минщину, а во-вторых, его год даже не призывали. Он был уже немолодым человеком под пятьдесят. Зато после освобождения отец работал два года на каких-то уральских шахтах в трудовой армии. Туда, наверное, призывали военнообязанных, которые не воевали.
Я был поскребышем в семье, последним, седьмым ребенком. Старший брат, Володя, погиб на Орловщине. Я нашел место его захоронения. Старшая сестра умерла, не дожив до годика. Потом шел Вячеслав. Он оказался в блокадном Ленинграде, но ему удалось выехать из города по «Дороге жизни». Еще до войны родился Валентин. Он был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Работал в колхозе комбайнером. Агитировали его вступить в партию. Мол, станешь коммунистом – изберем тебя членом Верховного Совета, то есть как бы парламента СССР. Валентин отказался. У него шесть классов было всего. Война… Его старший сын, Володя, был победителем «Дожинок». Из рук нашего Президента, Александра Григорьевича, он получил «Жигули». Генка появился на свет в 1936 году, потом завербовался на работу шахтером в Донбассе, где и умер. Сергею было отпущено только три годика. В живых к настоящему времени остался я один.
Корр.: Вашему поколению выпало очень трудное детство!
С.Ф. Якубовский: Да, это были голодные годы! Очень трудно жилось в деревне! После войны налоги платили практически за все: за деревья, за свинью, за корову… Только куры не облагались. Все продукты земледелия и животноводства нужно было сдавать государству. Это касалось даже свиной шкурки. Иногда на ужин у меня были только стакан молока и кусочек хлеба. Иногда сырое яйцо перепадало.
Корр.: Школа тоже, наверное, мало напоминала нынешнюю.
С.Ф. Якубовский: У нас в деревне была четырехклассная школа. В отдельных помещениях работали два учителя. Первый преподавал в 1-ом и 3-ем классах, а второй – во 2-ом и 4-ом. Занятия проводились одновременно. Просто ученики разных классов сидели на разных рядах. К примеру, пока учитель объясняет материал урока для одного класса, дети из другого работают самостоятельно. И справлялись! Очень хорошо помню свою первую учительницу. Звали ее Любовь Иосифовна. В младшей школе, помню, были большие проблемы с бумагой. Ни о каких тетрадях и речи не шло. Писали на зеленой почтовой бумаге. Ее как-то достать еще удавалось. По окончании 4-го класса в то время сдавали экзамены. То же самое было и после 5-го, 6-го и 7-го. Вот так контролировали знания учеников в то время!
Когда окончил младшую школу, стал ходить на учебу в соседнюю деревню. Каждый день – туда-обратно по шесть километров через болото. Школа там была хорошая. Ее разместили в бывшем здании церкви, в которой крестили и меня. В годы войны в нее попала бомба. Храм не стали восстанавливать, а просто провели ремонт и устроили вместо него школу. 5-й, 6-й и 7-й классы занимались в отдельных помещениях. Хотя нас, пятиклашек, было так много, что в одном месте усадить всех не получалось. Приходилось для остальных снимать дом. И вот, помню, пока наша учительница бегала за 300 метров туда-назад из школы, проходило пол-урока.
В то время у меня была изумительная память! Никогда специально не готовился к школьным занятиям. Чтобы разобраться в учебном материале, мне хватало объяснения учителя в классе. Учебников, а тем более какой-то дополнительной литературы у нас было очень мало.
После 7-го класса я стал учиться в новой школе, где и получил среднее образование. Приходилось ходить уже по пять километров в одну сторону. 1957 год, когда я пошел в 8-ой класс, был памятным: тогда как раз, кажется, отменили плату за учебу в старших классах. Смерть Сталина и начало оттепели положительно повлияли не только на сферу образования. Тогда же отменили и налоги, которым облагались сельчане. Стало немного легче, ведь жили мы в основном со своих 60 соток земли.
Корр.: Будучи школьником, могли ли Вы подумать, что вся Ваша жизнь будет связана с химией?
С.Ф. Якубовский: Десять классов я окончил средне: было у меня пять или шесть четверок в аттестате. Мне неплохо давались все предметы. Очень многое зависит от учителя-предметника. Немного не повезло с математикой. Ее преподавала педагог, которая собралась уезжать из деревни и работала у нас в школе последний год. Она относилась к предмету и к нам с каким-то легким безразличием. Поэтому математики я не знал и боялся как черт ладана! Теоретической частью владел неплохо, а вот, например, с решением уравнений уже начинались проблемы.
Химию нам преподавали неплохо, но запомнил из нее как-то мало. Возможно, я сам не относился к ней достаточно серьезно. А вот наша учительница физики (она и сейчас жива – иногда и сейчас ей звоню) давала нам материал очень хорошо. Могу судить об этом не только по себе. В классе на год младше меня у нее, например, учились Лауреат государственной премии, академик НАН Беларуси, доктор физико-математических наук Николай Станиславович Казак и доктор технических наук, профессор кафедры экологического мониторинга и менеджмента МГЭИ им. А.Д. Сахарова БГУ Иван Петрович Наркевич!
Корр.: Как же тогда Вы стали химиком?
С.Ф. Якубовский: Наверное, все решила случайность. Выехать из деревни на жительство в город тогда было очень сложно. Общегражданских паспортов у крестьян до 1974 года не было. Для молодежи хорошим основанием для отъезда было поступление в училище, техникум или вуз.
Шел 1960 год. Поехали с Иваном, моим троюродным братом, в Минск, и стали искать, где бы нам попытать счастья. Подали документы в Белорусский политехнический институт, нынешний БНТУ. Там был факультет радиоэлектроники, который позже, в 1964 году, выделился в самостоятельный Минский радиотехнический институт (БГУИР). Через некоторое время мы подъехали в столицу и обнаружили, что конкурс на нашу специальность уж составляет 8 человек на место! Пришлось забрать документы.
Стать студентом для меня было очень важно. Отцу уже было 65, а маме – под 60. Нужно было становиться на ноги самостоятельно. Побывали с братом в Белорусском государственном институте народного хозяйства и, наконец, забрели в расположенный неподалеку от нархоза Белорусский лесотехнический институт. Услышали, что на лесохозяйственном факультете открылась новая специальность «Химическая технология древесины». Набирали 25 человек. Подавал документы только тридцать третьим и радостно думал: «Ну, какой же это конкурс!» Я же был темным, деревенским парнем. Приехал на вступительные экзамены, а, оказывается, нас, абитуриентов, стало уже 75… Конкурс – три человека на место!
Сдавал я пять экзаменов: химию, физику, математику, сочинение по русской литературе, немецкий. В то время, как и сейчас, можно было выбирать, на каком – русском или белорусском – языке отвечать. Как выпускник сельской школы я шпарил свои ответы на беларускай мове! По четырем предметам получил четверки (на математике ребята помогли мне решить тригонометрическое уравнение), а последний экзамен, по химии, я сдал на отлично! 21 балла оказалось достаточно для поступления. Вот так совершенно случайно я стал химиком!
Корр.: Чем Вам особенно запомнилось пора студенчества?
С.Ф. Якубовский: Я еще застал хрущевскую систему подготовки инженеров. Оцениваю ее очень положительно! Кроме всего прочего, она была призвана подготовить хорошего специалиста для реального производства. Что это за система? Едва мы успели приступить к учебе, как в начале октября нас отправили на предприятия. Распределили на рабочие специальности. Сначала я попал в Борисов на «Спичку» – Борисовскую спичечную фабрику, которая потом постепенно разрослась до ОАО «Борисовдрев». Работал в мебельном цеху, где производились стулья. У нас похожие и сейчас где-то на кафедре есть.
Последние полгода трудился в Гомеле – на Новобелицком лесохимическом заводе. Таких предприятий в Беларуси было два. Но если в Борисове «лесохимик» работал с продуктами подсочки, то в Новобелице использовали другое сырье. Сосны срубали, а то, что от них оставалось, выдерживали несколько лет. Когда все заполнялось смолой, рабочие делали шурфы, закладывали взрывчатку и взрывали корни. Потом все это рубили и отправляли на экстракцию бензином. В результате получали скипидар и канифоль.
Когда мы вернулись в Минск, наш вуз уже был преобразован в Белорусский технологический институт. Это случилось в 1961 году. Химиков-технологов в то время в Беларуси еще не готовили. В Белорусском государственном университете на химическом факультете фактически велась подготовка педагогов и исследователей. В политехническом готовили бродильщиков (мы их называли «пивоварами») и инженеров в области переработки пластмасс. Как раз в то время в республике стало зарождать крупное химическое производство. Например, в Гродно и Полоцке строились химкомбинаты. Возрастающая потребность в инженерных кадрах и потребовала преобразования лесотехнического института в БТИ, открытия новых специальностей и значительного увеличения набора студентов.
В студенческие годы также запомнилась поездка в Казахстан в составе студенческого строительного отряда.
Корр.: Расскажите, пожалуйста, об этом!
С.Ф. Якубовский: Было это в 1963 году по окончании третьего курса. Комсомол Беларуси, будем так громко говорить, выступил с инициативой, организовать студенческие строительные отряды для работы в Казахстане. Идея, наверное, была согласована с комсомольцами этой среднеазиатской республики. Среди студентов БТИ был брошен клич: «Кто хочет досрочно сдать экзамены и поехать в Казахстан на три месяца – июнь, июль, август?»
В Минске был сформирован целый эшелон, может даже и не один. Читал потом, что в Уральскую область Казахстана выехали 2,5 тысячи белорусских студентов из 16 вузов республики. Это было начало стройтрядовского движения в Беларуси!
За двое суток через Харьков, Белгород, Саратов – в объезд Москвы – мы добрались до Уральска. Наш стройотряд, в котором были ребята из БТИ, переправили в районный центр Каратобе. Это большое село, расположенное на Северо-западе Казахстана примерно в 250 километрах от Уральска. Работали мы в овцеводческом колхозе, который так и назывался «Каратобе». Одна бригада строила домики для казахов, а наша, в нее, в основном, входили мои одногруппники, – так называемый «убойный пункт» для овцеводческого хозяйства и кошары, то есть загоны для содержания овец.
Корр.: Стройотрядовское лето, должно быть, оставило хорошие воспоминания?
С.Ф. Якубовский: А как же! Было интересно! Дорог нет. Куда ехать знали только местные водители. Не туда повернул – заедешь, Бог знает куда! Населенные пункты разбросаны на больших расстояниях, поэтому съездить в гости к соседнему стройотряду на танцы за 30 километров – все равно, что у нас в соседнюю деревню пешком сходить. Казахи жили в небольших селениях – по семь или восемь «домов». Поскольку зимой там бывают сильные морозы и большие ветра, традиционные казахские жилища полуземляночного типа (воды там боятся нечего!) тщательно обмазывались извне глиной. Внутри все было завешано и устлано коврами.
Жили мы в здании бывшей школы. Поскольку детей в селении было мало, ее закрыли. Был и магазин. Мы быстро поняли, какой продукт нужно обязательно покупать. По смехотворной цене там продавались сухие, многолетней выдержки, пряники. Они были очень легкие, что еще более повышало их привлекательность для нас. Но для употребления лакомства в пищу был необходим… молоток! Ничто больше их не брало! Зато покупка была очень выгодная!
Ближе к концу лета начали ездить на бахчу. Арбузы выращивал русский, который отсидел, а потом был оставлен на поселении в Казахстане. Он угощал нас. Запомнилась ночная охота на зайцев с машины. Интересная была рыбалка в пересохших речках! Сначала ловишь пескарика, насаживаешь его на крючок, а потом привязываешь леску с живцом к большой палке. Рыбешку хватает щука, а кто-то плывет и достает палку с уловом! Видели и даже помогали тушить большой степной пожар. Страшная вещь! Хорошо еще, что ветер дул в сторону реки, и его достаточно быстро удалось локализовать и затушить.
Корр.: Двигал стройотрядовцами, наверное, не только комсомольский задор, но и какой-то материальный интерес?
С.Ф. Якубовский: Конечно! Мы заработали там по 190 рублей! Могли бы и больше. Но нас, во-первых, не научили правильно вести учет выполненных работ. Во-вторых, при изготовлении самана – это кирпич-сырец из глинистого грунта с добавлением соломы – мы не знали, каких размеров он должен быть, и нам не зачли изготовление «некондиции». В отрядах, где были ребята, знавшие жизнь получше, заработок оказался куда более существенным.
Я не единственный преподаватель нашего университета с опытом стройотрядовца в Казахстане. Был там и Геннадий Макарович Макаренко, но как студент Витебского педагогического института. Долго заниматься стройкой ему, как он сам рассказывал, не пришлось: по комсомольской линии пошел на руководящую работу.
В 2013 году отмечалось 50-летие белорусского стройотрядовского движения. Довелось принимать участие в праздничном мероприятии, которое проводил Витебский государственный университет. Собралось много старичков-стройотрядовцев. Из ПГУ ездили Геннадий Макарович, я, кажется, Афанасий Астафьевич Болботунов и наши молодые ребята – студенты.
Корр.: Вы оказались в БТИ случайно. Не сожалели о том, что связали жизнь с химией?
С.Ф. Якубовский: Я же был деревенский парень. Нужно было пробиваться в люди. А в те годы быть инженером было очень престижно, и начальные 110-120 рублей зарплаты – тоже неплохо. О чем еще можно было мечтать представителю послевоенного поколения?!
Корр.: Республика да и вся страна испытывали потребность в химиках-технологах. Как и сегодня, можно было хорошо устроиться на производстве. Почему Вы выбрали именно науку?
С.Ф. Якубовский: В те годы ректором БТИ был Виктор Евграфович Вихров, светлая ему память! Он очень умно подбирал кадры: приглашал известного профессора и добивался того, чтобы тому давали квартиру. А дальше так: «Я Вас принял на работу, а дальше – создавайте свою школу, принимайте в аспирантуру людей, делайте из них кандидатов наук». Так к нам приехали сильные ученые из крупных советских вузов и научных центров. Из Красноярска в Беларусь, в Институт торфа АН БССР, перебрался и В.М. Резников, мой шеф. В 1963 году он перешел в БТИ, где сначала возглавил кафедру химической технологии древесины, а затем, начиная с 1964 года, четверть века заведовал кафедрой органической химии.
И вот как-то на экзамене по органической химии я поспорил с Всеволодом Михайловичем по какому-то вопросу, связанному с красителями. Он меня запомнил и на четвертом курсе пригласил заниматься наукой. Почему я согласился? Мой шеф проповедовал такой подход: на кафедре на первом месте должна быть наука. А учебный процесс должен строиться на ее базе. Поэтому студенческую науку у нас продвигали по-настоящему!
Я оказался не самым лучшим студентом-химиком. В моем аттестате было пять пятерок, пять троек, а остальные – четверки. Но, наверное, моя природная пытливость и настойчивость хорошо сочетались с задачами научного поиска. Мне нравилось! Средний балл аттестата на уровне 4,0 не помешал мне получить предложение пойти в аспирантуру, а затем и поступить в нее.
Корр.: Чем занимался Ваш научный руководитель?
С.Ф. Якубовский: Всеволод Михайлович был самым известным лигнинщиком в Советском Союзе. По этой тематике он в начале 70-х годов и докторскую диссертацию защитил. Кто такой «лигнинщик»? Любая древесина состоит из двух вещей: целлюлозы и лигнина. Можно провести такую параллель: целлюлоза в древесине – это «арматура» (почему дерево и способно вертикально стоять), а лигнин – это «цементный раствор». Причем, каждое дерево – это одна огромная молекула лигнина. Да, такова природа! Человек давно и активно использует ее идеи для создания рукотворных технологий. Всеволод Михайлович и меня «подсадил» на этот лигнин. С шефом было очень интересно работать! Он любил повторять: «Чтобы заниматься наукой, нужно всегда задавать один вопрос: почему?» На пятом курсе я уже работал у него на кафедре лаборантом.
Изучение химии лигнина имело большое значение для промышленности. Для получения целлюлозы древесину нужно прогидролизовать – удалить лигнин. Только так можно получить целлюлозу, которая в дальнейшем пойдет на переработку для получения бумаги. Поскольку лигнин является очень сложной структурой, знали о нем в те годы недостаточно. В производстве, прежде всего, опирались на эмпирические данные, а на не какие-то научные выкладки. Вот ученые и «копали» эту тематику, как могли. Удаляли лигнин, то есть проводили делигнификацию, двумя способами: сульфитным и сульфатным. Мой шеф изучал первый из них.
Кроме того, в то время за рубежом стали появляться научные работы, в которых ученые детально рассматривали механизмы химических реакций: как она проходит, какие промежуточные соединения образуются, как это связано с термодинамикой и так далее. Люблю повторять своим студентам, что самое важное в науке – это идея. Всеволод Михайлович заинтересовался таким подходом и привлек к исследованиям по этому направлению и меня.
Корр.: В своем дипломном проекте Вы изучали именно процессы, связанные с лигнином?
С.Ф. Якубовский: Ну, что Вы! Я выполнял типичную «заводскую» работу, обыкновенный инженерный проект! Я учился на специальности «Химическая технология переработки древесины». Химическая технология древесины подразделяется на два потока: гидролизное производство и лесохимия. В Бобруйске был гидролизный завод, где занимались производством спирта и выращиванием дрожжей на базе сахаров. Каким образом? При 180°C под давлением 14 атмосфер 5%-ной серной кислотой обрабатывают древесину. Целлюлоза гидролизуется и получается глюкоза, на которой и выращивают дрожжи или, сбраживая их, получают спирт. Лесохимические предприятия в Беларуси работали в Борисове и Новобелице.
Вот и нас в учебной группе разделили на «гидролизников» и лесохимиков. Я попал в число первых. В то время в Речице Гомельской области как раз строился гидролизный завод. Я и был среди тех, кто его проектировал в рамках дипломного проекта. Правда, допустил в работе ляпсус: тысячу тонн воды за сутки прокачивал через систему! Всеволод Михайлович был мной недоволен. Что ж бывает и такое!
Шеф сделал для меня еще одну хорошую вещь: послал на шестимесячную преддипломную практику в Краснодар. Начальником гидролизного цеха Краснодарского химического завода работал его земляк-сибиряк. Проработал я там два месяца и меня направили в филиал завода в грузинский городок Ахмета (там работал гидролизно-дрожжевой завод), расположенный в Кахетии, в долине реки Алазани. Это один из центров виноделия республики, так что не только набрался опыта как химик-технолог, но и попробовал настоящего кахетинского вина!
Корр.: По окончании вуза Вам предложили остаться в аспирантуре?
С.Ф. Якубовский: Да. И как же было не соблазниться? В то время аспирантура была уделом очень-очень немногих! А кому не хотелось стать кандидатом наук?!
Но прежде чем заняться серьезной наукой, мне предстояла служба в армии. Никаких отсрочек не было в помине! Защитил диплом 15 декабря (мы учились 5,5 лет), а 5 января меня уже призвали. Правда, далеко ехать не пришлось: опять отправился в Борисов. В Полоцке, Борисове и Заслоново в то время стояли три танковые дивизии. Это была 4-ая танковая армия, а в Борисове находился ее штаб. Там и служил.
В.М. Резников зарезервировал за мной место в аспирантуре. Демобилизовался и поступил. Как сейчас помню: немецкий сдал на три (где я в армии мог им заниматься?), органическую химию – на четыре, философию тоже осилил. Продолжил заниматься тематикой, к которой меня шеф привлек еще в институте: изучением механизмов реакций сульфитной варки.
Я к тому времени женился. Моя супруга чуть позже меня оканчивала в БТИ специальность «Бумажное производство». Она приехала из Юрмалы по направлению Слокского целлюлозно-бумажного комбината. Потом родился ребенок, переехал в Новополоцк… Так что защитил диссертацию я довольно поздно: только в 1979 году. В окончательной редакции тема – она, естественно, была посвящена делигнификации древесины – звучала так: «Механизм реакций нуклеофильного замещения в бензиловом положении структурных фрагментов лигнина при сульфитной варке древесины».
Я занимался кинетикой, то есть изучением скоростей химических реакций, пытался выяснить, как на скорости влияет кислотность среды. Синтезировал 15 соединений и на них изучил реакцию сульфирования и реакцию гидролиза. Рассмотрев механизм протекания всех процессов, мой шеф создал теорию сульфитной варки древесины, объяснив многое из того, над чем в то время бились зарубежные ученые. Свой вклад в его работу сделал и я, ведь мне, по сути дела, пришлось начинать эту работу. Были у него и другие ученики. Пока Всеволод Михайлович был жив, его научная школа работала очень успешно!
Защищался я в Институте химии древесины Академии наук Латвийской ССР. Проголосовали в мою пользу единогласно, и практически тут же директор института предложил остаться на работу в Риге. Я, не раздумывая, отказался.
Корр.: Вот мы и переходим к главной странице Вашей биографии – новополоцкому периоду. Когда и как Вы оказались в нашем вузе.
С.Ф. Якубовский: В 1970 года я окончил аспирантуру, и Министерство образования БССР должно было дать мне распределение. Распределили очень хитро: я поступил в распоряжение ректора института. Вызвали моего шефа и сказали: «Ищи ему работу!»
А остаться в то время в Минске было практически невозможно. Меня и мою семью нужно было обеспечить жилплощадью не менее 12 м² на человека. Где бы мне столько нашли?! В какой-нибудь близлежащей деревне прописаться, но при этом работать в Минске тоже было нельзя. Была еще одна проблема. Поскольку моя жена училась в БТИ по направлению, ее ожидало возвращение в Юрмалу.
И тут в газете, в «Советской Белоруссии», кажется, появилась заметка о приглашении в Новополоцкий филиал БТИ (НФБТИ) на вакантные должности доцента и ассистента. Еще будучи аспирантом, я уже начал преподавать органическую химию в своем институте. Тогда аспиранты второго и третьего годов обучения были обязаны заниматься преподавательской деятельностью. Вот я и решил попытать счастья в Новополоцке. Переговорил с Всеволодом Михайловичем, а тот позвонил Эрнсту Михайловичу Бабенко, директору НФБТИ. Эрнст Михайлович сказал: «Пусть подает документы на конкурс».
На должность доцента взяли Виктора Михайловича Беднова, вечная ему память! А я не прошел по конкурсу как ассистент. Э.М. Бабенко зачислил меня своим приказом 3 сентября 1970 года, но в Новополоцке я появился еще ровно за месяц до этого – 3 августа.
Часов на мою вакансию не было, поэтому оформили как научного работника. Так получилось, что именно с Виктором Михайловичем я и начал сотрудничать. Мое первое закрытое авторское свидетельство – по нафталину – было разработано именно с ним. Сначала была госбюджетная тема, а потом – пошло-поехало! Чем я только не занимался по науке! Научно-лабораторная база в Новополоцком филиале еще только находилась в стадии зарождения. Особо-то и развернуться было негде и не на чем. На некоторое время работу над диссертацией пришлось отложить.
Корр.: Чем Вам запомнились первые годы существования нашего вуза?
С.Ф. Якубовский: Людей в филиале было, как говорят, с гулькин нос! Я до сих пор всех их помню поименно. Вуз делал свои первые шаги. Трудности, с которыми сталкивался, были совершенно естественны и понятны. Возможно, для специалистов с опытом, которые приезжали из больших городов, что-то и могло вызвать удивление. Но я ко всему относился с пониманием.
Большое значение для меня имело выделение жилья в общежитии. Важно и то, что удалось решить вопрос с необходимостью возвращения жены в Юрмалу. Сначала мы разъехались: я – в Новополоцк, а она – на Слокский целлюлозно-бумажный комбинат. Жене приходилось работать посменно. Бабушки и дедушки нет, квартиры нет, а ребенку, нашему сыну, всего три годика. В конце концов, руководство предприятия приняло во внимание ситуацию жены и дало ей открепление.
Поселились мы в общежитии № 1. В тот год в филиале появилось много новых преподавателей. Так, приехали математики: Иван Борисович Сороговец, Владимир Михайлович Кулага, Федор Филиппович Яско. Чуть позже в филиал перешел Леонид Степанович Турищев. Была интересная большая компания. Уже через год мы получили квартиру.
Институт решил мой жилищный вопрос очень оперативно. Нужно было и мне соответствовать: усиленно занялся работой над окончанием диссертации. Я мог бы выйти на защиту значительно раньше. Достаточно быстро удалось обработать собранный материал. Шеф остался доволен диссертацией. Но ему самому нужно было защищать докторскую, потом нужно было обеспечить защиту еще одной кандидатской. В результате, в интересах общего дела, всей нашей «команды», меня попросили немного подождать… Вот и прошло два года. Потом началась реорганизация в ВАК. Кроме того, что вошло в диссертацию, осталось много интересного, но до сих пор еще не опубликованного материала.
Корр.: Кроме научной работы Вам как сотруднику кафедры доводилось много преподавать.
С.Ф. Якубовский: А как же! Поначалу химики-технологи учились только на вечернем факультете. Поэтому и мы, химики, работали по вечерам. Много времени уходило на подготовку, приходилось заниматься самообразованием. Студенты-вечерники приходили с производства за знаниями, и «кормить» никому ненужными знаниями их было, естественно, невозможно! Читал общую химию для строителей и машиностроителей. По сути дела, за несколько лет я самостоятельно со своими студентами прошел этот курс заново.
Начинал я с общей химии, создавал лабораторию физико-химических методов анализа. Затем перешел на органику. Никто идти в нее не хочет – боятся! Это сложный предмет! Органическая химия отличается от других химий тем, что ее нужно знать всю: начиная от углеводородов и заканчивая наркотиками, если уж на то пошло. Сейчас уже перешел на полставки. Тяжело – возраст! Все-таки 48 лет в строю!
Корр.: Вы не помните, как проходила трансформация филиала в самостоятельный институт?
С.Ф. Якубовский: Все произошло как-то плавно. Вот все еще ждали преобразования, а потом раз и оно уже свершившийся факт. Была проделана большая работа всем коллективом. Нужно отдать должное Эрнсту Михайловичу. То, что НФБТИ выжил, во многом именно его заслуга. Большую помощь, даже если посмотреть на это с точки зрения выделения жилья, оказывал город. Новополоцкие власти были тоже заинтересованы, чтобы сохранить и развивать свой вуз.
Было приятно наблюдать, как развивается наша кафедра. У нас, наверное, не было яркого лидера. Эрнст Михайлович как ректор сконцентрировался на очень непростой административной работе. Виктору Михайловичу Беднову судьба отмерила совсем небольшой жизненный срок. Но сильных специалистов у нас всегда хватало! Еще до меня в филиале стала работать Серафима Вячеславовна Покровская. Потом к нам пришли Александр Федорович Корж, имевший большой опыт работы на Сахалине, Украине и Алжире, еще молодой, но перспективный кандидат наук Сергей Ильич Хорошко.
А потом стала появляться своя молодежь. Кто-то оставался на кафедре. Но большинство наших лучших выпускников уходило на производство. Среди них немало тех, кто дорос до должностей уровня генерального директора крупного предприятия. За примерами и ходить далеко не нужно. На протяжении многих лет наши кафедра и факультет – главные поставщики кадров для новополоцких химических гигантов. Взять того же Олега Владимировича Жебина, директора завода «Полимир». Если брать руководящий состав ОАО «Нафтан», то там почти все – наши выпускники. Полно наших ребят в Мозыре. Многие успешно работают в России, в том числе и в Москве. Кто-то уехал в Голландию, кто-то в Австрию… К сожалению, уже не вспомню многих по фамилии. Есть успешные выпускники из числа иностранных студентов. Например, Говиндасвами Балачандран из Индии (выпуск 1992 года), который стал профессором крупного университета в Мадрасе.
Корр.: Сегодня много говорят и пишут о перспективах развития созданного в октябре 2017 года нефтехимического кластера. Насколько он важен, по Вашему мнению?
С.Ф. Якубовский: Сама идея очень хороша! Я был на двух совещаниях. Планы очень большие, но еще предстоит огромная работа! Проведя в университете много лет, занимаясь самыми разными вопросами, понял, что в решении любой проблемы огромное значение приобретает конкретика. Сторонам-участникам кластера нужно еще притереться друг к другу, определиться с задачами и возможными путями их решения, изыскать ресурсы и так далее. Это дело не одного месяца и даже не одного года.
Корр.: Для Вашей кафедры кластер открывает очень хорошие перспективы для развития.
С.Ф. Якубовский: Конечно! Для успеха кафедры большое значение также имеет слаженность коллектива и его способность сплотиться вокруг какой-то идеи или цели. Идеальный для меня образец, возможно недостижимый – кафедра В.М. Резникова. Там каждый занимался лигнином, разными его разделами. После смерти Всеволода Михайловича его команда распалась. В нынешнем году исполнилось 100 лет со дня рождения Всеволода Михайловича, и в связи с этой датой в октябре в Минске состоится международная научная конференция.
Простор для научной деятельности у нас очень широкий. Очень перспективное направление, например, работа с растительным сырьем. В мире постепенно отказываются от синтетической химии и переходят на натуральные продукты.
Корр.: Несмотря на объективные трудности, ведь за лучших выпускников приходится конкурировать с гигантами белорусской нефтехимии, на кафедре есть талантливая молодежь. Юлия Анатольевна Булавка, например, стала лауреатом специальной премии «Крыніца ведаў-2018» в номинации «Молодой ученый года».
С.Ф. Якубовский: Юлия Анатольевна начинала заниматься наукой с Серафимой Вячеславовной Покровской. Затем под руководством доктора медицинских наук, профессора Павла Андреевича Чеботарева подготовила кандидатскую диссертацию по охране труда, успешно ее защитила.
Юлия Анатольевна – ученый широких интересов, и в последние несколько лет она опять вернулась к исследованиям в области органической химии. Я предложил ей парочку интересных идей, и мы опубликовали несколько совместных работ. В настоящее время, например, мы работаем над энтеросорбентами – средствами с поглощающими свойствами, которые принимают для выведения из организма вредных и отравляющих веществ. Самый известный пример энтеросорбента – активированный уголь.
Для меня это не новая тематика. Я давно слежу за публикациями в этой области. В свое время в Советском Союзе был журнал «Химия древесины», который издавался профильным академическим институтом в Риге. В нем до сих пор можно найти немало актуальных статей. В Барнауле интересные исследования проводит доктор химических наук, профессор, декан химического факультета Алтайского государственного университета Наталья Григорьевна Базарнова. Благодаря ее усилиям там начали издавать научный журнал «Химия растительного сырья», доступный в сети Интернет. Подобные исследования активно ведутся и в Красноярске, и в Иркутске, и в Перми, и на Дальнем Востоке. В той части России много отходов коры, которая составляет порядка 12-15% от массы древесины. Кору, главным образом, сжигают. Вот ученые и задумались о более рачительном расходе этого вида растительного сырья. Так и пришла идея использовать кору как адсорбент.
Начинали мы так. Вот почему ствол березы белый? Дело в том, что в верхнем слое бересты содержится кристаллическое органическое вещество бетулин. У нас он считается биологически активной добавкой, БАДом, а в США – это признанное лекарственное средство, которое используется при лечении меланомы.
Вот и я стал заниматься экстракцией бетулина. Позже у нас с Юлией Анатольевной появилась статья. Заинтересовался адсорбентами, а позже и энтеросорбентами. Работая с сосновой корой, подумал: «А почему мы ограничиваемся только древесиной?» И действительно, пролущили горох, а куда девать пустые стручки? Два варианта: или сжигать, или просто выбрасывать. А есть же еще и фасоль, и боб и так далее. Отходы сельхозпроизводства можно измельчить, обработать и получить очень полезную массу. Так мы с Юлией Александровной и стали работать в этой области, привлекли студентов. Некоторые из них уже и дипломы защитили.
Корр.: Как можно использовать полученные вами энтеросорбенты?
С.Ф. Якубовский: Энтеросорбенты заинтересовали Юлию Анатольевну неспроста! Охрана труда – это же ее тематика. Я в свое время предложил использовать адсорбенты для очистки сточных вод после разлива нефти на поверхности. Студенты изучали то, как адсорбент поглощает различные нефтепродукты – керосин, дизельное топливо и т.д. Потом начали заниматься и энтеросорбентами. Подали документы на получение патента. Результатами наших исследований заинтересовались в Университете гражданской защиты Министерства по чрезвычайным ситуациям Республики Беларусь. Об этом гораздо больше могут рассказать Юлия Александровна или наша магистрантка Екатерина Игоревна Майорова.
У Кати, между прочим, уже 27 публикаций! Двадцать семь! Также есть 4 акта внедрения в производство. Она – лауреат прошлогоднего Республиканского конкурса научных работ студентов. С работой на тему «Получение нефтяных сорбентов путем утилизации отходов растениеводства» она принимала участие в Международной молодежной научной конференции «Нефть и газ – 2018», которая традиционно проходит в Российском государственном университете нефти и газа имени И.М. Губкина. Катя стала победительницей в секции «Химическая технология и экология в нефтяной и газовой промышленности», была награждена дипломом I степени и памятными подарками от нефтегазовых компаний. Она занимается сорбентами, полученными на основе отходов деревообработки и растениеводства, например, шелухи ячменя, гречихи и арахиса, околоплодника масличной редьки и хвоща полевого.
Сейчас у Кати есть большой выбор. Еще на конференции в Губкинском институте ей предложили поступить в аспирантуру в Москве. Аналогичное предложение было сделано ей и представителем Университета гражданской защиты Министерства по чрезвычайным ситуациям Республики Беларусь. Я надеюсь, она выберет Минск. Как очень перспективного молодого ученого в области охраны окружающей среды ее в нашей стране ждет большое будущее!
Корр.: Сергей Федорович, расскажите о Вашей семье.
С.Ф. Якубовский: Женат я уже более 50 лет! У нас есть сын, тоже Сергей. Поступил на механический факультет Ленинградского механического института (сейчас это Балтийский государственный технический университет «Военмех»). Учился на специальности «Проектирование, конструирование и эксплуатация летательных аппаратов», то есть, по сути дела, на ракетчика. Это был очень мощный вуз! В 1961 году после полета Юрия Гагарина в честь запуска первого искусственного спутника земли за вклад в развитие ракетно-космической техники институт был награжден медалью Академии наук ССР!
Сын окончил вуз с отличием. Но тут как раз развалился Советский Союз. Поскольку его жена из Эстонии, некоторое время они жили в Нарве. Работал конструктором на заводе, на котором проектировали оснастку для советских атомных станций. Эстонии это предприятие, естественно, не было нужно, и его закрыли. Сын вернулся в Новополоцк. И здесь, как говорится, не потерялся: на нашем факультете получил второе высшее (тоже с отличием!) и работает начальником проектно-конструкторской службы ОАО «Нафтан».
К сожалению, и мой внук не пошел по моим стопам. Не уговорил! Но он окончил факультет международных отношений БГУ. Свободно владеет четырьмя иностранными языками: английским, португальским, китайским и японским. Немного понимает испанский. По специальности он экономист-международник. Год отучился в Китае и достиг пятого (из шести) уровня владения китайским языком. Как говорит: «Я уже на нем и думаю!». В Китае работал в отеле, где отдыхали крупные китайские чиновники. Интересно, но там было запрещено пользоваться китайским – только английским! Так партийное руководство КНР пытается стимулировать изучение главного международного языка. В Китае внук познакомился с японкой и переехал с ней в Японию. Работает в американо-японской фирме. Ему нравится!
Наши родственники вообще разбросаны по всему свету. Брат моей жены живет в Латвии, член-корреспондент Академии наук, доктор филологических наук. Один племянник моей жены – в Оксфорде, другой – в Германии, третий – в Москве.
Корр.: А чем Вы занимаетесь в свободное время?
С.Ф. Якубовский: Что касается моих увлечений, очень люблю читать. Это у меня с самого детства. Газета в нашей деревне была только у председателя колхоза. Книг в библиотеке было немного, но я читал запоем все, что там было. Как только появилась возможность самому приобретать книги (после знакомства с братом-филологом жены с этим стало проще), стал собирать собственную домашнюю библиотеку. Наверстывал то, что не сумел прочесть в детские и юношеские годы, целенаправленно отбирал самое интересное.
Руками могу сделать практически все, что угодно. Я же деревенский парень! В течение двадцати лет у меня был сначала мотороллер, а потом мотоцикл. Любил повозиться с техникой. Гонял на своем железном коне по лесам – собирал грибы и ягоды. Моим обычным спутником был еще один мотолюбитель из НПИ/ПГУ – Семен Владимирович Ярмолович, мой сосед по садоводческому товариществу. Он прекрасно знал леса на Россонщине.
Мотоцикл продал в этом году. В последнее время стараюсь даже реже садиться за руль автомобиля, особенно в одиночку. Здоровье уже не то. Все-таки возраст сказывается!
Корр.: Сергей Фёдорович, что бы Вы хотели пожелать своему университету?
С.Ф. Якубовский: Можно было бы отделаться общими фразами и, например, пожелать кафедре, факультету и университету процветания. Но самое главное для каждого из нас – думать и работать! Никакие машины в обозримом будущем не заменят творческий ресурс человека. Поэтому желаю коллегам здоровья, веры в собственные силы, новых идей и упорства в достижении поставленных целей!
Беседовал Владимир Филипенко